Драму Ирины Васьковской режиссер Павел Зобнин превратил в "оперу"

Строго говоря, "Девушки в любви" - это не опера, и даже не комедия, и не черная комедия, как может показаться вначале. Драматург Ирина Васьковская не обозначает жанр пьесы. Режиссер спектакля Павел Зобнин вместо традиционного определения жанра спектакля дал свое - кризис без антракта. С одной стороны, чтобы зритель готовился и знал, что побег с "острова" в антракте невозможен. С другой, чтобы соединил в своем сознании "кризис" и "любовь".

В самом спектакле эти понятия соединяются самым неожиданным образом. Настолько неожиданным, что еле сдержала себя, чтобы не крикнуть "браво!", когда увидела и услышала, что ремарки герои пропевают, как в опере. Но вместо любовно-лирического признания - "ария" о совмещенном санузле в двухкомнатной квартире, о зеленой керамической плитке и пьяном Мите, пытающемся расстегнуть ширинку, и такой же нетрезвой Варе с длинными ногами и циститом…

Влюбленную пару играют Анастасия Чеверс и Олег Стрелец. Она в майке и шортах стоит на постели и протягивает руки к своему возлюбленному. Жест точно, как в опере - преувеличенно страстный. Он стоит на некотором отдалении, как на подиуме или сцене, освещенный холодным сиянием электрических лампочек. Мрачно-загадочный, как положено романтическому герою.

Художник Евгений Лемешонок тоже внес свою лепту в усиление комизма ситуации. В центр камерного пространства Малого зала он поместил постель (символ "низа"), где проводит дни и ночи Варя, где мечтает и вспоминает, где встречается с другими. Но постель - это место для сна, для нереальной жизни. Белое одеяло, подушка, простынь в темном зале, кажутся то облаком, то островом. То воспринимаются как предметами интимной жизни, то кажутся символами недостижимого рая. По контрасту с этой мягкой "обетованной землей" с одной стороны расположена "кухня" с холодильником (внешний символ достатка), с другой - безжизненное пространство сцены с горящими по ее периметру лампочками.

В самом начале спектакля, в зрительских рядах возник смех, смешок, ухмылка, улыбка. Каждый реагировал в силу своего темперамента. Комический эффект, как нетрудно догадаться, возник на контрасте представления об опере как о высоком жанре и тех "низких" материй, с которых начинается пьеса. Именно пьеса, потому что ремарки могут видеть только читатели. Для зрителей нет ремарок, если их не прочитать вслух.

Режиссер нашел оригинальный ход для "чтения": перевел их в регистр "оперы". Впрочем, он пошел дальше: в "оперном" ключе звучат диалоги любовников - Вари и Мити. Вскоре становится ясно, что "оперные" дуэты относятся к прошлому времени, когда Варе было еще 23, а Мите - 29. В пьесе прошлое маркировано неопределенными указаниями: "какая-то ночь", "какой-то вечер" в отличие от текущего времени: "суббота, вечер", "воскресенье, утро".

В спектакле временные границы почти стерты. Для Вари, которой как оказывается "уже 26", прошлое - все еще настоящее. Тем не менее, "оперный ход" отделяет романтические воспоминания главной героини от депрессивно-трешевых буден. Заодно и облагораживает любовь, возникшую "по пьяному делу" в самом неподходящем месте - в сортире. Ведь опера - это всегда история любви, причем любви благородной, способной на подвиги и жертвы. Как у Орфея и Эвридики в опере К. Глюка. Именно оперный сюжет, опирающийся на известный миф, кратко пересказывает Варя своей соседке по съемной квартире - Кате.

Переключив регистр драмы-треш на "оперу", Павел Зобнин переключил в моем сознании и отношении к пьесе Ирины Васьковской как к "маниакально-депрессивной" истории. Кто хоть раз читал пьесы Васьковской или смотрел спектакли по ним, знает, что в центре ее внимания - одинокие молодые женщины или не очень молодые, но одинокие. Как правило, их двое, в орбиту их жизней залетают какие-то мужчины, но только для того, чтобы исчезнуть навсегда. И вот две героини живут в ожидании настоящей любви, хотят быть счастливыми, но ничего не делают для этого. Ожидание любви - это экзистенциальное состояние всех русских женщин. Поэтому в пьесах Васьковской постоянно присутствует интонация какой-то вселенской безнадеги.

Не исключение и "Девушки в любви". Варя и Катя живут в съемной квартире, у каждой из них своя комната и личная жизнь. Варя ждет Диму, который на севере "зарабатывает на машину". У нее непонятный род занятий, но по разговору - она человек образованный, начитанный, время от времени в ее постели появляются мужчины, в основном в сильно пьяном виде, но она продолжает ждать "своего мужика". У Кати Коля под рукой, но какой-то ненадежный, все время "на сторону" смотрит. Тем не менее она изо всех сил старается удержать видимость стабильности. Они встречаются на кухне - общей территории, которая объединяет случайных жильцов. Печать "случайных связей" лежит на всем: на разговорах, встречах, действиях.

Но в спектакле Томского ТЮЗа нет даже намека на безнадегу. Хотя с самого начала понятно, что Митя с севера не вернется. Ведь север в мифологическом значении - это смерть, небытие. Но в спектакле древнегреческий миф травестируется: в роли Орфея выступает Варя, это она призывает своего потерянного возлюбленного вернуться. От этой перемены ролей возникает мотив ироничного блюза (неожиданный оксюморон!).

Смена "настроек" происходит во многом за счет актерской игры и, конечно, режиссерского решения прочитать драму с интонацией черного юмора. Каждый актер находит в своем герое какую-то черту, которая доводится им почти до карикатуры. Таков Коля, замечательно сыгранный Всеволодом Труновым, и случайный любовник Вари - Владик в исполнении Алексея Мишагина, и "неудачная" соседка Люся - Мария Суворова в полотенце и с фингалом. Даже в чувственной игре Анастасии Чеверс и Екатерины Костиной (Катя) есть что-то "слишком", то едва ощутимое состояние, которое с легкостью переводит лирическую сцену в комическую. Меньше всего комического в образе Мити - Олега Стрельца, быть может, потому, что он не участвует в бытовых сценах, построенных, как быстро мелькающие кадры какого-то бесконечного сериала.

В финале спектакля "оперный" прием, который в начале заставил смеяться, вдруг дарит надежду, что эвридики вернут своих заблудившихся где-то орфеев. И с этим просветленным ощущением всепобеждающей любви покидаешь "остров" Павла Зобнина. С мыслью, что сюда еще стоит вернуться.