… Война и мир. Возможно, в веке девятнадцатом, когда ведение войны еще подчинялось неким правилам этикета, визуальная красота армии еще не была обесценена необходимостью скрываться, таиться, само объявление войны было обставлено ритуалом, между войной и миром существовала четкая граница, две эти реальности соприкасались, плотно прижимались, вынуждая общество существовать по ту либо иную сторону. Но век двадцатый с его необъявленными войнами вдруг как-то раздвинул две локации, два состояния, образовав между ними пространство без определения, прослойку, стеклянный куб, подобный больничному изолятору, в который помещены небольные-нездоровые, условно зараженные, Зону обсервации.

Спектакль "Победители" по прозе Светланы Алексиевич, из-за творчества которой сломано немало копий в последнее время в связи с Нобелевской премией, вышел в Томском ТЮЗе в прошлом сезоне, в годовщину Великой Отечественной.

Не прошло и двадцати лет, а праздник Победы, стремительно отчуждаемый государством от народной памяти, от исторического контекста, на официальном уровне снова стал частью милитаристской идеологии. В этой общественной ситуации, когда война уравнена с торжеством, когда трагическая сторона вымывается из коллективного сознания, когда страна озабочена поиском новых врагов, именно искусство способно напомнить о естественной системе координат. Восстановить картину мира, в которой война – состояние ненормальное, унизительное и расчеловечивающее. 

Структура спектакля Дмитрия Егорова проста: в основе первого акта – книга Алексиевич "У войны не женское лицо", документальное исследование о женщинах на фронтах Великой Отечественной. Вторая часть спектакля – "Цинковые мальчики", о бесконечной афганской компании, закончившейся выводом войск. Самой структурой спектакль выстраивает очевидную оппозицию: между войной праведной и войной странной, авантюрной, политической. И, тем не менее, сюжет, растекающийся по нескольким линиям, сводится к одному: к войне как к неизживаемой травме, продолжающей жить в сознании, в ежедневном быту, в социальном устройстве еще многие годы после окончания военных действий, после побед, поражений, подписаний международных пактов. После возвращения домой. Как говорит одна из героинь второго акта, рассказывающая о гибели своего мужа в Афганистане: для тебя эта война закончилась, а для меня только началась… Может быть, самая сильная метафора этой тоскливой бесконечности случается в антракте: работники сцены убирают игровую площадку, уносят какие-то предметы, сметают темную влажную землю, которую смывали с себя участницы первого акта, а голоса безымянных женщин, рассказывающих о своей военной судьбе, звучат и звучат в зале. Зритель растерян, ведь у него такой выбор – пойти в буфет, в туалет, покурить, или остаться в кресле и слушать, и слушать неторопливые, интонационно лишенные эмоций рассказы о том, как несладко пришлось победительницам на родной земле.

В самом начале на сцене – молодые, тоненькие девочки в ситцевых платьях в цветочек. Война уже рядом, но еще не захватила их жизнь целиком: на экране сверху мелькают кадры военной хроники – зимние бои, грузовики с солдатами, торопливый военный быт (режиссер мультимедиа Наталья Наумова). Скоро на сцену вынесут груду шинелей и сапоги – девочки переоденутся, станут похожи одна на другую. Видео вдруг расползется по всей сцене, война замелькает повсюду, заполонив собой все пространство. Неторопливый поначалу ритм спектакля разгонится до предела, грохот войны заполнит зал, а звонкие голоса девчонок зазвучат на надрыве. Лишь отдельные слова, выкрикнутые в микрофон, можно поймать в этом шуме гудящей, гремящей, горящей земли.

Девочки держат винтовки как куклы и рассказывают про любовь. Рассказ одной из девочек про то, как хоронила любимого лейтенанта, так и не успев признаться в своих чувствах, звучит как эпизод. Через запятую – слова про смерть, про то, как тяжелеет раненный человек, про унизительный быт, про то, как неловко и стыдно носить широкие мужские трусы. Война, коверкая все понятное, все очевидное, спрессовывает жизнь до немыслимого концентрата: естественное, прорываясь сквозь неестественное, ставит в тупик. Отдельным эпизодом – история про девочку, случайно вытащившую из-под огня двоих: своего и немца. Моральный выбор на войне – он тоже отдельный, особенный. Как и проза Алексиевич, спектакль, конечно, не о войне, скорее, о деформациях человеческой натуры, о пределах возможного, о точке невозврата. 

Испачканные в земли девочки уже не втыкают с остервенением лопаты в тугие мешки. Растерянные, на негнущихся ногах, двигающиеся как испорченные роботы, они прикладывают позабытые платья к тусклым своим гимнастеркам. Пианино, маячившее в провале в стене в начале спектакля, давно разобрали на доски, но девочки пытаются танцевать. История послевоенных встреч – страшнее, чем фронтовой смерч: в предельно мужском обществе женщина, пусть и героиня, все равно на обочине. Сквозь клеенчатую ширму просвечивают тонкие силуэты – девочки смывают с себя войну. А вышедшие вперед мужчины говорят просто: после войны хотелось красивого, а этих девчонок мы четыре года в сапогах да ватниках видели…

Второй акт – про другую войну и про другое время. Жизнь в эпоху афганской кампании окончательно разделилась на официозную и всамделишную: одна – в газетах и на экранах телевизоров, другая – в Кабуле, в горах, в тоскливом ожидании матерей, в чувстве тотального обмана и брошенности. Монологи бывших солдат, их матерей и жен вызывающе контрастируют с кадрами популярных телепередач, фрагментами песенных конкурсов первой половины 80-х. Рассказывают про то, как обманом везли в Афганистан, про то, как запрещали рассказывать о гибели сына, а на экране бодрый Эдуард Хиль поет про то, как "шли солдаты с песней на парад". Комментатор-энтузиаст славит российскую армию, иллюстрируя ее могущество кадрами учений.

Если в первом акте войне не искали оправданий, то здесь многие из монологов сосредоточены на поиске смысла. На поиске оправдания. "Советский солдат – самый дешевый солдат в мире…", - с горечью говорит один из ветеранов Афгана. Другой яростно протестует против навязанной ему роли жертвы. Жертвы политической ошибки. И задает главный вопрос – а где были все вы, все взрослые и умные, пока мы погибали там? Для многих, чья молодость кончилась там, в Афгане, эта война поневоле стала главным и самым настоящим переживанием в жизни, единственной опорой, от которой нельзя отказаться. На сцену выходит парень, в его торопливой походке – заряд то ли ярости, то ли отчаяния. Полминуты он смотрит в зал, и уходит за кулисы. Самый емкий монолог спектакля.

Второй акт, может быть, менее точен, менее очевиден в своей структуре, чем первый: здесь тема глобального обмана и чужой войны сменяется рискованным мотивом материнской боли, с которым не все артисты в этом сдержанном и аскетичном спектакле справляются в полной мере. Сам текст Алексиевич таков, что одно лишь его публичное воспроизведение рождает сильную эмоцию в зале, и в этих условиях театру приходится приглушать свои возможности, апеллируя не столько к эмоциям, сколько к разуму, к критическому мышлению зрителя. Задача, которая явно поставлена в "Победителях", решается здесь с разной степенью успешности.

Первый акт выстроен на простой, но развивающейся визуальной метафоре (художник Константин Соловьев): здесь смена костюмов, игра с землей, с мешками, символизирующими то раненых, то мертвых, то врагов, скрепляет в сюжет разрозненные монологи девушек. Во второй части контраст официозного видео с документальными монологами "афганцев" и их матерей исчерпывает себя как прием достаточно быстро, и основная смысловая нагрузка ложится именно и только на текст. Сама драматургическая композиция второй части тоже кажется менее очевидной. Финальный монолог слегка приблатненного "афганца", пересыпанный популистскими слоганами, вроде "Родину, как мать, не выбирают", призванный, вероятно, разбавить отчаянный мрак предыдущих текстов, кажется здесь искусственной подпоркой, иллюзией примирения. Впрочем, если разобраться, то этот монолог – о страхе задуматься.

Источник: "Лучший из миров"

Первое впечатление от спектакля "Победители", поставленного в томском ТЮЗе Дмитрием Егоровым по документальной прозе Светланы Алексиевич, получаешь еще до начала действия. Роскошный, красный с золотым шитьем театральный занавес снят. По ходу действия становится ясно: так же решительно режиссер снимает торжественный покров с темы патриотизма, обнажает страшную обыденность войны — человеческие потери.

Взгляд концентрируется на черном проломе в центре белой стены, делящей сцену надвое — на Дом и НеДом. Художник Константин Соловьев минимизировал палитру спектакля до двух цветов — черного и белого, и тем задал смысловую дихотомию: война и мир, "до" и "после", добро и зло, прошлое и настоящее, правда и ложь. Декорации остаются неизменными, но в параллель безыскусным рассказам участников двух войн и их близких появляются время от времени сюжеты кинохроники и раздвигают пространство действия до размеров страны и шире — мира.

В проломе стены видно пианино… Оно напоминает о мирной жизни, о гармонии. С нежной мелодии, которую наигрывает на пианино юноша, начинается каждое действие. (Музыку к спектаклю написала Настастья Хрущева, также использован и мотив Алексея Паперного.) Но вальс не доигран. Голоса нарушают гармонию музыки. А потом (по ходу "военных действий" в первой части) музыкальный инструмент и вовсе разберут на части. Война — это дисгармония. С другой стороны, пианино, как память, скрывает в себе разные голоса, только тронь — и они оживут.

В спектакле звучит множество голосов. Каждый — своя история, своя партия.

Режиссер определил жанр спектакля как "голоса войны". Он подсказан самой С. Алексиевич. "У войны не женское лицо": "Я читаю „голоса“". И у нее тут же: "В школе нас учили любить смерть". Спустя четыре года: "Я не хочу больше писать о войне, жить среди „философии исчезновения“ вместо „философии жизни“" — это уже из "Цинковых мальчиков". Эти слова задают режиссерское осмысление темы: две войны — Великая Отечественная и Афганская — представлены, соотнесены на документальном материале. (В программке на специальном вкладыше обозначены даты с кричащей "победной" статистикой.)

"От героев былых времен не осталось порой имен": в программке нет действующих лиц, только исполнители. От героев остался только голос. Голос — тень ушедшего. Но голос, как и отпечаток пальца, индивидуален. В первой части звучат женские голоса переживших войну. Во второй — голоса матерей и жен, не дождавшихся сыновей и мужей, голоса самих "афганцев" — тех, кто не вернулся, и тех, кто пережил "командировку" на войну. Включение советских песен, кадры сюжетов военной кинохроники, фрагменты документальных фильмов об армии создают сложную партитуру, действие эпического размаха. И пафос, изначально присущий теме войны и, казалось бы, заданный названием "Победители", в спектакле отступает перед тем более пронзительной, чем более внеличной интонацией. О себе, о личном эти люди говорить не умеют.

Их интонации старалась сохранить в своих документальных повестях С. Алексиевич. Каждый монолог — это история частного человека на войне. Для Алексиевич важно было противопоставить парадному облику войны — истории людей, их чувств и ощущение их потери. Для режиссера важно, чтобы в небытие не ушли сегодняшние девочки и мальчики, которых воспитывают в готовности к войне. И он соединяет две повести в один спектакль. Поэтому отбирает литературный материал и выстраивает его так, чтобы зритель невольно сопоставлял Священную войну и войну "без величия идеи" и задумывался над вопросом, почему "любить Родину" — это всегда "умереть за Родину"?

Взгляд постановщика спектакля обращен не только в прошлое, но и в будущее. Он размыкает границы конкретных историй: вернувшихся с фронта женщин зритель дослушивает во время антракта. Его объявили, но нет сил встать и выйти из зала, пока не завершен последний монолог.

А последний монолог второго акта герой "Цинковых мальчиков" произносит, сидя совсем близко к залу, на авансцене, в инвалидном кресле. Его исповедь следует сразу за кадрами из фильма "Тени исчезают в полдень", где звучит песня о Родине (этот фрагмент напрямую отсылает к еще одной недавней режиссерской работе Д. Егорова — "Песни о Родине"). Слова прикованного к коляске красивого — если бы он мог встать, высокого, статного — молодого человека: "Родина предала, а я ее люблю, Родину" — не точка в спектакле, а многоточие, повод к размышлению…

Режиссер использует разные приемы, чтобы перевести прозу Алексиевич в голоса, литературный текст — в звуки, шумы, ритмы времени. Голоса актеров звучат не только со сцены, но и в зале, прямо за спинами у зрителей, вовлекая и публику в пространство действия. Партитура первого акта выстроена на женских голосах. Актрисы произносят монологи-воспоминания, как бы не видя друг друга, не вступая во взаимодействие. Будто каждую командир заставляет выйти из строя и отчитаться, что она делала и чувствовала на войне. Для усиления голоса поставлен микрофон, но это не литмонтаж, как может показаться. Потому что у этого "монтажа" есть не только свой хронологический сюжет — от ухода на фронт до возвращения домой, — но еще и подтекст. Тот, что больше слов.

В голосах первых дней войны доминирует интонация жертвенности. И та и другая война начинается с ноты высокого патриотического подъема: "Мы любим Родину и готовы отдать жизнь за нее". И, действительно, идут на жертвы. Одна сделала аборт, чтобы уйти на фронт и отомстить за погибшего мужа. Другая согласилась на роль жертвы: поддалась уговорам председателя колхоза, чтобы ее, эвакуированную, а не местную девчонку, отправили на войну. Истории Афганской войны открываются признанием матери, сын которой, лейтенант, пошел выполнять интернациональный долг, потому что она сама его так воспитала. О том воспитании говорят кадры из передачи "Служу Советскому Союзу", где тема подвига сопряжена с темой смерти, героической, разумеется.

По ходу спектакля интонации меняются. И эмоции тоже. Режиссер заставляет героинь "У войны не женское лицо" пройти от ожесточения и ненависти к врагу ("я хочу видеть, как лопаются их глаза", "все во мне закаменело") до сочувствия к детям побежденного народа ("я погладила его по голове"), до растерянности ("нам кричали „вы ушли на фронт за женихами“"). Уже в конце первого действия возникает контраст между названием спектакля и горьким чувством обиды за победителей, память о потерях которых смывают со сцены швабрами. Чтобы даже и следа не осталось.

Прием контраста ощутим во всех компонентах спектакля. Пока героини еще не на фронте, они говорят и мыслят одинаково, в духе газетных передовиц и официальных речей. Но вот мужчины выносят им форму (актеры действуют молча, как воплощение воли государства). И девушки, становясь в гимнастерках похожими, в этот момент обретают свой голос. Одна рассказывает, почему начала курить, другая — о том, что не хочет умирать в мужских трусах. Детали, мелочи цепляют, остаются в памяти как личное переживание, вызывают сочувствие. По контрасту с тем, что чувствуют женщины ("мы разучились смеяться") показаны в кадрах военной кинохроники хохочущие немцы. Правда, их голосов не слышно. Кино как будто онемело. Мы только видим их смеющиеся лица, видим, как пьют вино, играют в спортивные игры, неведомые в русских снегах.

"Ах, война, что ты сделала, подлая" — эта строчка Окуджавы может быть камертоном всему спектаклю, но в сцене вальса особенно. Девушки уже в Германии увидели в сундуке бальные платья. Но, примеряя, невольно надевают их только на одну руку. И в этих нарядах выглядят, как инвалиды — они только наполовину женщины, на вторую половину — солдаты.

Контрастом живым голосам во втором действии служат две песни. "Я, ты, он, она — вместе целая страна" поет С. Ротару, и "Аты-баты шли солдаты" — Э. Хиль (режиссер мультимедиа Наталья Наумова). Под эти бодрые песенки страна отправляла в Афганистан "ограниченный контингент" и получала "груз 200", но не давала матерям и женам проститься с любимыми, оплакать их, похоронить по обычаю — не тайно. Под песни и кадры из пропагандистского фильма о мощи Советской Армии "афганец" рассказывает, как его обманом отправили в "заграничную командировку".

Мужские голоса из "Цинковых мальчиков", присоединившись к женским, ширят голосовую палитру спектакля. Интонационно эта часть выстроена по-другому, нежели первая. Микрофоны убраны. Нет воображаемой шеренги, есть камерные замкнутые пространства. Слова героев звучат как исповеди не только перед залом, но и перед самими собой. Матери, жены, сами "афганцы" говорят, говорят, и онемевшие зрители вслушиваются в это говорение… Мизансцены статичны. Одни сидят, как мать, что ходит к сыну на могилу, как на работу. Другие стоят, как молодая вдова, целующая осиротевшую дочь. Нервно ходит по сцене мать, которая не может понять, почему ее сын стал убийцей после Афганской войны. Эти истории-голоса воссоздают полифонию реальной человеческой беды и боли. Чувства, переживания людей прошлых войн будят мысль сидящих в зале о настоящей, идущей рядом…

Петербургский театральный журнал

Стараюсь ходить на все премьеры в ТЮЗе, поскольку их репертуарная политика мне очень нравится в последнее время. А тут еще спектакль по произведениям Светланы Алексиевич, одно из которых (У войны не женское лицо) я недавно читала, кстати говоря.

Почему я заинтересовалась этим спектаклем?

Ну, во-первых, я ощущаю на нашей томской сцене сильный недостаток постановок, в которых бы женщинам отводилась центральная роль, и женский образ не был бы осмеян или маргинализирован. В этом смысле постановка по книгам Алексиевич - прекрасная возможность дать слово актрисам лучшего томского театра. Ну и кроме того, этот спектакль - отличная возможность для томичек услышать других женщин, ощутить женский опыт - потому что чаще всего в театре, как и вообще в российской культуре, мы сталкиваемся с опытом мужским. Все героини русской классики были показаны через призму мужского опыта и мужского видения ситуации, и описаны критиками-мужчинами, и это очень заметно в любой постановке. В спектакле "Победители" все иначе: несмотря на то, что режиссер - мужчина, на сцене мы видим в основном женщин, и женский опыт является центральным в этой постановке. Опыт женщины, опыт женщины в разных ролях: мать, жена, девчонка-школьница, попавшая на войну.

Во-вторых, конечно, книги Алексиевич - это живой памятник ушедшей эпохе, живой памятник двум войнам. Сборники автобиографических воспоминаний о войне, живой человеческий персональный опыт, не замутненный советской или российской пропагандой, не искаженный чужим восприятием - кроме восприятия читателя, конечно же. Я не читала "Цинковых мальчиков" - книгу, на которой была основана вторая часть спектакля, но судя по первой части, с текстами обходились очень бережно, и актеры в данном случае были лишь проводниками тех, живых людей, чьи впечатления и воспоминания собирала Алексиевич.

Вообще, немного отступлю от темы - я восхищаюсь Светланой Алексиевич. Услышать и записать вот это все и не сойти с ума - как такое вообще возможно? Какая должна быть внутренняя сила у человека?

Теперь о самом спектакле: как всегда, что понравилось, что не очень, и какие мысли я вынесла из зрительного зала вместе с пачкой мокрых бумажных платков.

Осторожно: я не профессиональный критик, и, возможно, я воспринимаю эту постановку чересчур серьезно, так что это отзыв зрительницы, ни в коем случае не критика. Но как мы все знаем из фильма Birdman, критики - не главные в этом бизнесе, главной остается аудитория.

Мне очень понравилось, как был выстроен спектакль с точки зрения повествования. Несмотря на то, что на сцене не происходило практически никакого действия и не было ни одного диалога, история разворачивалась последовательно. Через монологи непосредственных участниц событий зрители смогли проследить ход войны от дня перед объявлением войны до послевоенных лет забвения. Интересным мне лично показалось решение, при помощи которого актрисам помогали показать перевоплощение из девчонок в солдаты, из солдат в женщин, из женщин - в отверженных и забытых всеми героинь. Сочетание видеоряда и живого выступления не является чем-то новым, и конкретно в этой части спектакля это решение не было использовано в полной мере, но тут это и не было нужно, на мой взгляд. Зато финал первого акта - отлично! Если бы еще не ходили билетерши и не объявляли, что это антракт...серьезно, люди далеко не идиоты и тут нам нужно было дать возможность постепенно выйти из ситуации, а не тащить за руку. Предлагаю постановщикам подумать над решением этого вопроса.

Я очень боялась, что режиссер не станет использовать те отрывки книги, в которых было рассказано о бедственном положении женщин после войны. Но он использовал, и как! Честное слово, до дрожи - пустая сцена с остатками земли и воды, уборщицы с тряпками и ведрам, и эти голоса, рассказывающие об унижениях и презрении, с которыми они столкнулись дома. Пожалуй, одна из самых сильных и эмоциональных частей спектакля. Как мне призналась моя спутница, она до этого даже не слышала о таком отношении к женщинам-военным, и для нее это стало открытием. Думаю, не для нее одной.

Что не очень понравилось - в книге Алексиевич были и моменты, которые показывали, как на войне люди пытались сохранить в себе человеческое. Все-таки, наверное, стоило бы ради снижения градуса накала эмоций вставить эти моменты в спектакль. А иначе первое действие уж такое перегруженное переживаниями, такое тяжелое. Как будто тебя час били по голове молотом.Но это мое личное впечатление.

Второе действие для меня лично оказалось даже более эмоциональным, чем первое. Честно сказать, мы - я имею в виду, мое поколение, росли еще в те времена, когда почти в каждом доме был ветеран и мы были как-то погружены в историю, больше знали о Великой Отечественной войне. Для меня какие-то новые факты о том времени всего лишь встают в уже известную мне картину событий, дополняют ее.

С Афганистаном - совсем другое дело. Когда я училась в школе, рассказу об этой войне отводилось хорошо, если пятнадцать минут от урока. В подробности никто особо не вдавался. Более того, об этой войне мало говорят и в обществе вообще. У меня всегда было ощущение, что война эта прошла где-то на периферии общественного сознания и не отложилась там сколько-нибудь основательно.

И книга Алексиевич отчасти объясняет, почему так произошло. На самом деле, это отлично придумано - показать две войны одного государства в рамках одного спектакля. Первая война была действительно народной, общей, идейной. Люди понимали, за что они борются и погибают. Главное определение ворой войны - обман. Я бы сказала, это центральная линия второго действия - рассказы об обмане. Женщины рассказывают, как их всю жизнь обманывали, уча, что армия делает из человека и мужчины еще более человека и мужчины. Матери сами отправляли сыновей в армию, веря, что армия сделает тех более мужественными, чем они есть от природы. Выдуманные концепты мужественности, навязываемые откуда-то сверху стереотипы поведения, жесткая иерархия и бесчеловечные отношения в армии, тем временем, не делали человека еще более человеком или мужчиной. На самом деле вся эта структура превращала людей в существ даже хуже животных. Мужчины, прошедшие через армию и войну в Афганистане, превращались в лучшем случае в циничных и окаменевших людей, а в худшем - в жестоких нелюдей. Если Великая Отечественная война научила людей ценить жизнь, то служба в советской армии и война в Афганистане научила людей воровать и издеваться над себе подобными только на основании наличия сил и возможностей.

Второе действие было более интенсивным за счет сочетания видеоряда советской военной пропаганды и монологов участников тех событий. И вот это сочетание делает спектакль по-настоящему антимилитаристким. Ложь и утайки каждого отрезка видео раскрываются через последующие монологи, все лицемерие общества и государственой машины, все несоответствие декларируемого и реального - все в этом сочетании. Это отлично придумано и срежисированно, мне понравилось. Это усиливает эффект от текста и актерской игры, это добавляет новые смысловые слои к спектаклю, это заставляет задуматься - как я надеюсь. Скажем, для меня не является открытием тот факт, что армия не делает мужчину более мужественным, поскольку все то, что вкладывается в современное понятие мужественности, есть всего лишь социально сконструированный концепт, необходимый для поддержания жесткого гендерного разделения общества. Но если кого-то еще этот спектакль заставит задуматься, а является ли мужественностью способность хладнокровно убивать, уже хорошо, я считаю.

Ну и в целом второе действие построено примерно также, как первое, только заканчивается на менее эмоциальной ноте. И я думаю, это тоже плюс спектакля - снижая градус накала эмоций к финалу, создатели спектакля дают зрителям возможность выдохнуть и вернуться к нормальной жизни вне этого спектакля.

В целом, впечатления самые положительные. Жаль, что спектакль 18+, мне кажется, второе действие нужно показывать всем сегодняшним школьникам и студентам. Действительно антимилистаристкая постановка, которых так мало в наше время, когда война восхваляется и романтизируется.