Инфанта, знай: я на любой костер готов взойти,

Лишь только бы мне знать, что будут на меня глядеть

Твои глаза...

Так любят – до голоса, отчаянно, хрипло выдающего слабость, холодящий восторг сердца, до трепета, бьющегося где-то у самого горла, до слез, которые – вдруг – становятся больше глаз человеческих, до пожара сердца, который (или только кажется?) виден всем и, наконец, до необратимости, судорожной боли расставания. 

Так любят душу, так пьют ее – не вопреки чему-то, а во имя, не стремясь отделиться или обособиться, а в бесконечном желании слиться, которое так никогда и не будет исполнено. "Сонечка была мне дана - на подержание - в ладонях. В объятьях. Оттого, что я ребенка подержала на руках, он не стал - мой. И руки мои после него так же пусты". Но любовь человеческая любую неизбежность делает обратимой, и даже забвение и смерть бессильны отнять у мира душу того, кто любим, чье имя просачивается, как папиросный дым, в холодную комнату, слышится в стуке колес эмигрантского поезда, вплетается в серебро волос и звонко, как поцелуй, замыкается на запястьях рук. 

Так любит поэт.

Так любила Марина.

"Марина, Марина, Марина!". Спектакль уже давно закончен (а где было его начало?), а над театром, кажется, все еще проносится звонкий голос Сонечки, и зритель, допивая остывший чай, смущенно и робко улыбаясь кому-то в себе, уходит, унося этот голос с собой вместе с историей о человеке, которого обессмертила любовь. 

Спектакль Андрея Колемасова "Сонечка" - во многом экспериментальная постановка, с особой нежностью рассказанная, или, скорее, пересказанная история любви Марины Цветаевой к Софье Голлидей, актрисе, талантливой ученице Евгения Вахтангова, с которой судьба свела поэтессу в тяжелое время первых послереволюционных лет. В основу постановки легла повесть, в которой Цветаева восстанавливает в свойственной ей импрессионистической манере повествования события того тяжелого (и тяжесть эта наполнялась не только горем, но и счастьем) времени. За всеми горестями войны, голода, революции, за лишениями и слезами, за ними и как будто над ними в глазах поэтессы всегда вырастала, прорастала корнями в сердце любовь. И чем туже затягивался узел горя, тем сильнее, с нарастающим нетерпением и жадностью она спешила любить и однажды встретила человека, сумевшего с ней (!) встать вровень в этом стремлении: "Ах, Марина! Как я люблю – любить! Как я безумно люблю – сама любить!...". Такой ворвалась в ее жизнь Сонечка.

У спектакля как будто нет начала и нет конца, он существует не вне времени, а словно в другой системе измерения, в одном из тех хронотопов, которые были открыты творческой командой ТЮЗа для зрителей в последних сезонах. Театр вот уже который месяц напоминает волшебный дом, в котором, казалось бы, привычные, изученные до мелочей залы, холлы, лестницы и балконы, удивительным образом перестраиваются, преображаются и начинают жить другой жизнью, вовлекая зрителя в новую историю, в новое СО-бытие. Даже персонажи спектаклей участвуют в этом: Сонечка забыла перевернуть песочные часы, и зритель забывает о времени. Кто-то забыл открыть занавес, и зритель забывает о театральной условности, вовлекаясь в искреннюю, чувственную беседу о любви. Особую атмосферу этому диалогу задает предзнание того, что самому сокровенному – не сбыться: звонкий, мерный стук ложки, совершающей очередной круг, открывает повествование, в котором уже зрелая поэтесса (заслуженная артистка России Ольга Рябова) вдруг временами смущенно, но все так же ревностно, как и годы назад, будет говорить о своей любви, пройдет со зрителем-слушателем по кругу своей и сонечкиной истории, которая началась с костра и оборвалась (не закончилась!) на костре. 

Сидя в центре за одним столом со своими собеседниками, Марина Ивановна поднимает усталые глаза вверх, навстречу свету, с которым в полумрак высокого зала из глубины сердца-ларца струится звонкий голос Сонечки. Оживают и обретают краски предметы, легкие шаги быстро и осторожно ступают по мягкому ковру, увлекая за собой длинные юбки. В тени комнаты проявляются стройные силуэты - Марина (Ольга Ульяновская) и Сонечка (Ольга Райх). 

Спектакль фрагментарен, собран, как мозаика из воспоминаний-впечатлений о Сонечке, о ее словах и "манерочках", о радостях и печалях, о той Сонечке, какой ее запомнила, увидела, полюбила Марина Цветаева. Отсюда непривычная робость, почти молитвенная кротость самой рассказчицы, это Цветаевой-то, одно имя которой – порыв, морская волна, накрывающая с головой. Многие вопросы, которые могут возникнуть у зрителя после спектакля, снимаются пониманием позиции повествователя и отношений, которые связывали Марину Ивановну с Сонечкой Голлидей. Это были платонически-трогательные чувства, в которых страсть тонула в бесконечной нежности: "Это был сухой огонь, чистое вдохновение, без попытки разрядить, растратить, осуществить". Марина в этой истории – созерцатель, любимая и любящая (мать ли? сестра? подруга?) женщина, сумевшая через тысячу верст, горестей и потерь пронести бережно, как свечу, образ близкого человека. 

Спектакль "Сонечка" - это опыт, проба, попытка импрессионистического постижения тайны любви, которая всегда больше, чем тайна смерти. Героини истории связаны этой тайной и детской, бесконечной, неутоленной жаждой ее постижения, горящей в их глазах, звучащей из их уст: "Я бы душу отдала, чтобы душу отдать".